Неточные совпадения
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы
с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна?
Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Бобчинский и Добчинский, оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг на друга; оба
с небольшими брюшками; оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много помогают жестами и руками. Добчинский немножко
выше и сурьезнее Бобчинского, но Бобчинский развязнее и живее Добчинского.
Две барыни красивые
(Потоньше — белокурая,
Потолще — чернобровая),
Усатые два барина,
Три ба́рченка-погодочки
Да старый старичок:
Худой! как зайцы зимние,
Весь бел, и шапка белая,
Высокая,
с околышем
Из красного сукна.
Восстав от сна
с молитвою,
Причесывает голову
И держит наотлет,
Как девка, косу длинную
Высокий и осанистый
Протоиерей Стефан.
Григорий шел задумчиво
Сперва большой дорогою
(Старинная:
с высокимиКурчавыми березами,
Прямая, как стрела).
Ему то было весело,
То грустно. Возбужденная
Вахлацкою пирушкою,
В нем сильно мысль работала
И в песне излилась...
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
«Давно мы не работали,
Давайте — покосим!»
Семь баб им косы отдали.
Проснулась, разгорелася
Привычка позабытая
К труду! Как зубы
с голоду,
Работает у каждого
Проворная рука.
Валят траву
высокую,
Под песню, незнакомую
Вахлацкой стороне;
Под песню, что навеяна
Метелями и вьюгами
Родимых деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова —
Неурожайка тож…
(На малом шляпа круглая,
С значком, жилетка красная,
С десятком светлых пуговиц,
Посконные штаны
И лапти: малый смахивал
На дерево,
с которого
Кору подпасок крохотный
Всю снизу ободрал,
А
выше — ни царапины,
В вершине не побрезгует
Ворона свить гнездо...
Предпринят был целый ряд последовательных мер, которые исключительно клонились к упомянутой
выше цели и сущность которых может быть формулирована следующим образом: 1) просвещение и сопряженные
с оным экзекуции временно прекратить, и 2) законов не издавать.
В это время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами, которые вели взятую в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш была полная белокурая немка,
с высокою грудью,
с румяными щеками и
с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.
Не станем описывать дальнейших перипетий этого бедствия, тем более что они вполне схожи
с теми, которые уже приведены нами
выше.
Я за то тебя, детинушку, пожалую
Среди поля хоромами
высокими,
Что двумя столбами
с перекладиною...
Анархия началась
с того, что глуповцы собрались вокруг колокольни и сбросили
с раската [Раска́т — крепостной вал или
высокая насыпь
с помостом.] двух граждан: Степку да Ивашку.
Немного спустя после описанного
выше приема письмоводитель градоначальника, вошедши утром
с докладом в его кабинет, увидел такое зрелище: градоначальниково тело, облеченное в вицмундир, сидело за письменным столом, а перед ним, на кипе недоимочных реестров, лежала, в виде щегольского пресс-папье, совершенно пустая градоначальникова голова… Письмоводитель выбежал в таком смятении, что зубы его стучали.
Все сказанное
выше о благовидности градоначальников получит еще большее значение, если мы припомним, сколь часто они обязываются иметь секретное обращение
с женским полом.
"Будучи,
выше меры, обременены телесными упражнениями, — говорит летописец, — глуповцы,
с устатку, ни о чем больше не мыслили, кроме как о выпрямлении согбенных работой телес своих".
Он смотрел на ее
высокую прическу
с длинным белым вуалем и белыми цветами, на высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший
с боков и открывавший спереди ее длинную шею и поразительно тонкую талию, и ему казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, — не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда, выражение ее милого лица, ее взгляда, ее губ были всё тем же ее особенным выражением невинной правдивости.
Сухой Англичанин в
высоких сапогах и в короткой жакетке,
с клочком волос, оставленным только под подбородком, неумелою походкой жокеев, растопыривая локти и раскачиваясь, вышел навстречу.
Однако счастье его было так велико, что это признание не нарушило его, а придало ему только новый оттенок. Она простила его; но
с тех пор он еще более считал себя недостойным ее, еще ниже нравственно склонялся пред нею и еще
выше ценил свое незаслуженное счастье.
Теперь, когда он не мешал ей, она знала, что делать, и, не глядя себе под ноги и
с досадой спотыкаясь по
высоким кочкам и попадая в воду, но справляясь гибкими, сильными ногами, начала круг, который всё должен был объяснить ей.
Бетси, одетая по крайней последней моде, в шляпе, где-то парившей над ее головой, как колпачок над лампой, и в сизом платье
с косыми резкими полосами на лифе
с одной стороны и на юбке
с другой стороны, сидела рядом
с Анной, прямо держа свой плоский
высокий стан и, склонив голову, насмешливою улыбкой встретила Алексея Александровича.
Он был одет в длиннополый синий сюртук
с пуговицами ниже зада и в
высоких, сморщенных на щиколках и прямых на икрах сапогах, сверх которых были надеты большие калоши.
Рябинин был
высокий, худощавый человек средних лет,
с усами и бритым выдающимся подбородком и выпуклыми мутными глазами.
— Пусти, пусти, поди! — заговорила она и вошла в
высокую дверь. Направо от двери стояла кровать, и на кровати сидел, поднявшись, мальчик в одной расстегнутой рубашечке и, перегнувшись тельцем, потягиваясь, доканчивал зевок. В ту минуту, как губы его сходились вместе, они сложились в блаженно-сонную улыбку, и
с этою улыбкой он опять медленно и сладко повалился назад.
― А! вот и они! ― в конце уже обеда сказал Степан Аркадьич, перегибаясь через спинку стула и протягивая руку шедшему к нему Вронскому
с высоким гвардейским полковником. В лице Вронского светилось тоже общее клубное веселое добродушие. Он весело облокотился на плечо Степану Аркадьичу, что-то шепча ему, и
с тою же веселою улыбкой протянул руку Левину.
Услыхав голос Анны, нарядная,
высокая,
с неприятным лицом и нечистым выражением Англичанка, поспешно потряхивая белокурыми буклями, вошла в дверь и тотчас же начала оправдываться, хотя Анна ни в чем не обвиняла ее. На каждое слово Анны Англичанка поспешно несколько раз приговаривала: «yes, my lady». [да, сударыня.]
Это были: очень
высокий, сутуловатый мужчина
с огромными руками, в коротком, не по росту, и старом пальто,
с черными, наивными и вместе страшными глазами, и рябоватая миловидная женщина, очень дурно и безвкусно одетая.
Несмотря на то, что туалет, прическа и все приготовления к балу стоили Кити больших трудов и соображений, она теперь, в своем сложном тюлевом платье на розовом чехле, вступала на бал так свободно и просто, как будто все эти розетки, кружева, все подробности туалета не стоили ей и ее домашним ни минуты внимания, как будто она родилась в этом тюле, кружевах,
с этою
высокою прической,
с розой и двумя листками наверху ее.
Из-за покрытой снегом крыши видны были узорчатый
с цепями крест и
выше его — поднимающийся треугольник созвездия Возничего
с желтовато-яркою Капеллой.
Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про графиню Лидию Ивановну. Графиня Лидия Ивановна была
высокая полная женщина
с нездорово-желтым цветом лица и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее недостатками.
— Девять тысяч, — повторил Алексей Александрович и нахмурился.
Высокая цифра этого жалованья напомнила ему, что
с этой стороны предполагаемая деятельность Степана Аркадьича была противна главному смыслу его проектов, всегда клонившихся к экономии.
Когда экипаж остановился, верховые поехали шагом. Впереди ехала Анна рядом
с Весловским. Анна ехала спокойным шагом на невысоком плотном английском кобе со стриженою гривой и коротким хвостом. Красивая голова ее
с выбившимися черными волосами из-под
высокой шляпы, ее полные плечи, тонкая талия в черной амазонке и вся спокойная грациозная посадка поразили Долли.
Старый, запущенный палаццо
с высокими лепными плафонами и фресками на стенах,
с мозаичными полами,
с тяжелыми желтыми штофными гардинами на
высоких окнах, вазами на консолях и каминах,
с резными дверями и
с мрачными залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он не столько русский помещик, егермейстер без службы, сколько просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.
Алексей Александрович строго остановил ее, высказав мысль, что жена его
выше подозрения, и
с тех пор стал избегать графини Лидии Ивановны.
Анализуя свое чувство и сравнивая его
с прежними, она ясно видела, что не была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни Государя, не была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его
высокую непонятую душу, за милый для нее тонкий звук его голоса
с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки
с напухшими жилами.
Тут вдруг заговорило несколько голосов, и
высокий дворянин
с перстнем, всё более и более озлобляясь, кричал громче и громче. Но нельзя было разобрать, что он говорил.
Подрезаемая
с сочным звуком и пряно пахнущая трава ложилась
высокими рядами. Теснившиеся по коротким рядам косцы со всех сторон, побрякивая брусницами и звуча то столкнувшимися косами, то свистом бруска по оттачиваемой косе, то веселыми криками, подгоняли друг друга.
Левин Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили один зa другим на дорогу и, посмеиваясь, здоровались
с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не говорил до тех пор, пока вышедший на дорогу
высокий старик со сморщенным и безбородым лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
— Ну что, Капитоныч? — сказал Сережа, румяный и веселый возвратившись
с гулянья накануне дня своего рождения и отдавая свою сборчатую поддевку
высокому, улыбающемуся на маленького человека
с высоты своего роста, старому швейцару. — Что, был сегодня подвязанный чиновник? Принял папа?
— Позор и срам! — отвечал полковник. — Одного боишься, — это встречаться
с Русскими за границей. Этот
высокий господин побранился
с доктором, наговорил ему дерзости за то, что тот его не так лечит, и замахнулся палкой. Срам просто!
Сани у этого извозчика были
высокие, ловкие, такие, на каких Левин уже после никогда не ездил, и лошадь была хороша и старалась бежать, но не двигалась
с места.
Венера перешла уже
выше сучка, колесница Медведицы
с своим дышлом была уже вся видна на темносинем небе, но он всё еще ждал.
Дойдя по узкой тропинке до нескошенной полянки, покрытой
с одной стороны сплошной яркой Иван-да-Марьей, среди которой часто разрослись темнозеленые,
высокие кусты чемерицы, Левин поместил своих гостей в густой свежей тени молодых осинок, на скамейке и обрубках, нарочно приготовленных для посетителей пчельника, боящихся пчел, а сам пошел на осек, чтобы принести детям и большим хлеба, огурцов и свежего меда.
Туровцын сидел
с кружкой питья на
высоком диване в бильярдной, и Степан Аркадьич
с Вронским о чем-то разговаривали у двери в дальнем углу комнаты.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он
с тобой жил, тем
выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
Сергей Иванович прочел статью и стал объяснять ее значение, но тут один
высокий, толстый, сутуловатый,
с крашеными усами, в узком мундире
с подпиравшим ему сзади шею воротником помещик перебил его. Он подошел к столу и, ударив по нем перстнем, громко закричал...
На платформе раздалось Боже Царя храни, потом крики: ура! и живио! Один из добровольцев,
высокий, очень молодой человек
с ввалившеюся грудью, особенно заметно кланялся, махая над головой войлочною шляпой и букетом. За ним высовывались, кланяясь тоже, два офицера и пожилой человек
с большой бородой в засаленной фуражке.
В косой вечерней тени кулей, наваленных на платформе, Вронский в своем длинном пальто и надвинутой шляпе,
с руками в карманах, ходил, как зверь в клетке, на двадцати шагах быстро поворачиваясь. Сергею Ивановичу, когда он подходил, показалось, что Вронский его видит, но притворяется невидящим. Сергею Ивановичу это было всё равно. Он стоял
выше всяких личных счетов
с Вронским.
Левин посмотрел еще раз на портрет и на ее фигуру, как она, взяв руку брата, проходила
с ним в
высокие двери, и почувствовал к ней нежность и жалость, удивившие его самого.
Выйдя из-за стола, Левин, чувствуя, что у него на ходьбе особенно правильно и легко мотаются руки, пошел
с Гагиным через
высокие комнаты к бильярдной. Проходя через большую залу, он столкнулся
с тестем.